Рассвет над Домодедовом (2 акварельки ноября 1977)
Обстановка в школе была вопиюще нищенской: мебель - списанные конторские шкафы и письменные столы, железные школьные стулья с фанерными сиденьями; стены - панели толстой листовой ДСП, крашенные грязно-розовой эмульсионкой, пол - дощатый, некрашеный.
В скульптурном классе (набросок 1978)
Фигуры рисующих школьников (набросок 1978)
Школьники (набросок 1978)
Зато в том, что касалось дела - красок, кистей, бумаги, глины, натюрмортного фонда, гипсов, скульптурных станков, муфельных печей для керамики, мольбертов, этюдников, проекторов и, наконец, библиотеки - был отменный порядок. Классов было три, имелась крошечная учительская, было две кладовых и микроскопическая директорская, запираемая самим Леонидом Павловичем (в ней хранились редкие рисунки, дорогие книги, грузинские кувшины и запас нетронутых красок и кистей).
Натюрмортный фонд: гипсовые головы
Дневного света в школе не было, проветривались помещения через растворенные подвальные окошки, через которые с удовольствием влезали коты, смелыми прыжками из-под потолка превращая в груды осколков тщательно поставленные натюрморты.
Учебный натюрморт (черная акварель, 1977)
Освещались классы несколькими десятками люминесцентных светильников и своего рода "торшерами": к приваренным папашей кого-то из учеников к тяжелым железным блинам полутораметровым трубам цеплялись фотософиты-прищепки. Так выстраивался свет для натюрмортных постановок.
Самодельные софиты
Обучались дети в школе 4 года на "платной" основе: 13 рублей в год (мои родители десятью годами ранее платили 13 рублей в месяц за мои занятия в музыкальной школе). Ещё один раз собиралось по 20 рублей с ученика на краски и кисти. У каждого в шкафу хранилась подписанная пластмассовая коробка акварели "Ленинград" - 24 цвета, 4 руб. 75 коп., двенадцатицветный набор гуаши московского завода, сколько-то дорогих (и дефицитных) колонковых и беличьих кистей, карандашей, коробок с пастельными мелками из общего фонда.
Композиционный рисунок интерьера школы 1978
Скетч к этому рисунку (галочка - пометка преподавателя ЗНУИ:))
Удачно решено было с бумагой: в школе в 1976-1979 годах в школе было 3 неподъемных рулона разных сортов бумаги: белая акварельная/рисовальная с заметным зерном, белая тонкая мелованная и серая (скорее коричневая) толстая, но весьма рыхлая. Обычно на этих вертикально стоящих рулонах лежали столешницы, за которыми педагоги во время занятий заполняли журналы посещаемости. Но когда требовалось приготовить новую порцию бумаги, брался большой острый нож, толстая школьная линейка с ручкой и, придавив нижний конец линейки носком ботинка, учитель (например, я) злобно вспарывал «седым железом» непорочное тело бумажной колоды. Полсотни полотнищ по полтора - два метра бессильно опадали на пол, а затем разрезались по размеру чертежных досок или по поверхности планшета мольберта-хлопушки.
Мама работала в 1970-е - 1980-е годы на Павелецком вокзале в Комнате матери и ребенка. У своей сотудницы она одолжила для меня толстенную книгу Барща 1960-х годов издания "Рисунок в средней художественной школе". Немалое время том этот был для меня чем-то вроде требника.
По вечерам запирался один в художественной школе, страницу за страницей впитывал метод учебного рисования. В каком-то порыве вскакивал, бежал выяснять к развешенным по стенам образцовым ученическим рисункам построение пространства, характер штриховки. Отметим в скобках, что порывистость движений в нашем подвале была сопряжена с риском врубиться головой в отопительные чугунные трубы, пересекающие классы в метре от потолка.
Вечером в художественной школе
Сомнений в единственной правильности Суриковской школы рисунка не было. Было острейшее недовольство своими результатами, тягостной медлительностью, с которой, я продвигался, постигая азы. Это теперь, через 30 лет очевиден бурный рост первых трёх лет обучения. Но тогда подхлестывало юношеское нетерпение.
1977 Пересъемка первых этюдов + маска Афродиты
1977 Пересъемка первых этюдов (рисунок головы Дорифора)
Работать в школе я начал уже в конце августа 1977-го, поступив за 2 месяца перед тем на Худграф МГЗПИ (нынешний МГГУ им. Шолохова). И в первое время старался во всем подражать Леониду Павловичу. Это обезьянничание было, безусловно, комичным. Но следует представить всю глубину моего ужаса перед неминуемым провалом и позорным осмеянием, ужаса, вселяющегося накануне всякого урока.
В начале зимы 1977-1978 с моей коллегой педагогом Татьяной Дунаевой мы отправились на фарфоровый завод в Дулёво за "бельем". Бельем профессионалы называют готовые, штампованные формы (чайники, сливочники, чашки и т.д.), облитые белой массой, которая и дает затем, после обжига торжественную глянцевую белизну фарфору. А нам для постановочных натюрмортов как раз и ценны были ярко-белые матовые формы, эффектно демонстрирующие светотеневую лепку в лучах направленного света. Странно, - нас доброжелательно выслушали, прочли письмо директора художественной школы и молча нагрузили таким объемом посуды, что мы едва протиснулись в турникет метро на обратном пути.
А в мае - начале июня проходила пленэрная практика.
Рыбачок на берегу Рожайки (май 1978)
Собирались рано, в 7-30, чтобы закончить до наступления жары, брали этюдники, складные стульчики, зонты от солнца, загружались в 33-й рейсовый автобус и ехали к Рожайке, писать акварелью, рисовать карандашами яркую свежую зелень.
Солнечное утро на этюдах (май 1978)
До сих пор краснею, вспоминая, как однажды, жестоко проспав, я заявился двадцатью минутами позднее. Издали видна была пёстрая стайка учеников у входа в школу. Пряча от стыда голову в плечи, не поднимая заспанных глаз, я проныривал сквозь вопросительные взгляды подростков в подвал за этюдниками.
Комментариев нет:
Отправить комментарий